(Продолжение. Предыдущий текст см.   Эвакуация (ч.1). Родная чужбина; Эвакуация (ч.2). Дома ;II.ЗАРЯ Родина Волшебная страна )

III. Богом данная

Химический комбинат – целостное по своему назначению огромное сложное инженерное сооружение, состоящее из большого количества отдельных разнородных и идентичных установок и производственных линий, а также целого комплекса вспомогательных производств, спроектированное на основе последних на тот момент знаний науки и техники в данной отрасли, построенное специализированными строительными организациями и обслуживаемое большим коллективом квалифицированных специалистов.

На ровном месте химические комбинаты не появляются, так как требуют не только наличия сырья, но больших знаний и умения для строительства и эксплуатации, огромных первоначальных затрат, а также воли для принятия решения о реализации столь сложного проекта и решения многочисленных плановых и внеплановых задач уже в ходе строительства. Поэтому даже в современном мире далеко не каждая страна способна своими силами построить химические комбинаты, и еще меньшее их число такие имеет. У одних таких комбинатов нет вообще, у других – построены пришельцами (иностранцами) с более высоким уровнем развития науки и техники.

Согласно современным научным представлением человечества каждая клетка человеческого организма – это своего рода настоящий химический комбинат. А число таких невесть кем или как самим человеческим организмом построенных химических комбинатов составляет, примерно сто… нет, даже не миллиардов ­– ТРИЛЛИОНОВ единиц. То есть, в каждом челе – порядка ста триллионов сложнейших инженерных созданий, требующих огромных коллективов квалифицированных специалистов для их строительства и круглосуточного обслуживания.

Сколько незначительной сложности в таком ракурсе видится всё человечество! С его численностью в какие-то 7 с небольшим миллиардов, – а не триллионов; и человек, – а не комбинатов, на которых трудятся сотни и тысячи людей. Сколь мелочным, простым, примитивным является всё, что создано совокупным глобальным человеческим разумом, столь много мнящем о себе в настоящее время! За всю историю человечества оно не построило и миллиона химических комбинатов. Не создало ничего не только и близко не сравнимого по сложности с человеком, но и никакого самого примитивного по сравнению с ним творения своего разума, способного самостоятельно создавать себе подобных, что могут и одноклеточные, т.е. «однокомбинатные» амёбы. Сколь по-детски глупыми и неразумными в сравнении с любым отдельно взятым человеческим организмом являются все правительства: национальные, наднациональные, мировое: как официально существующее явное (ООН), так и тайное – мнимое или законспирированное действительное!

Нас-то всего каких-то 7 с небольшим миллиардов единиц (а не комбинатов с сотнями и тысячами рабочих). Однако здоров ли, исправно ли функционирует глобальный организм сообщества людей планеты Земля – такой примитивный, по сравнению с одним-единственным человеком? Увы, нет. Как и во все достаточно достоверно просматриваемые предыдущие эпохи историю человечества, в современный «цивилизованный» компьютерный, информационный век потуг создания либерально-глобалистской империи организм человечества тяжко болен и едва ли не «дышит на ладан»: на Земле очередная война сменяется войной, кризис – очередным кризисом, а наиболее «развитые» страны все меньше имеют право именоваться воистину «цивилизованными»…

Обращая свой взор на большое и малое, вскрывая неведомые ему ранее не им установленные и поддерживаемые основы бытия, и смело замахиваясь на многое, высоко мнит о себе, безмерно горделив и заносчив современный человек. Но слаб, неразумен, недостоин своего Творца и опасен для самого себя…

«Как – вверху, так – внизу». Каждый человек – это целая Вселенная. В человеке есть и галактики – его плоть; и  Нус, Логос – его дух, интеллект; и Всемирная душа – его личная индивидуальная душа. И подобно тому, как, по плану предначертанным Логосом и под его неослабным ни на миг руководством растет, развивается количественно и качественно плоть, растёт и развивается, обрастает «плотью» душа человеческая.

Евпатория стала душевной родиной «зари», пробуждения человеческой души Жени, пребывавшей еще в девственной стадии близкой к «tabula rasa» («чистой доски»). Когда зачатки только развивающегося младенческого интеллекта находятся под влиянием сладостного эйфорического тумана наива и лишь начинают прясть нитки структуры собственного логического построения, а душа девственно невинна, практически пуста и потому гостеприимно открыта настежь восприятию всех явлений открывающегося ей мира. И с жадной радостью глубоко и искренне внимает, глубоко и прочно впитывает все ощущения, виды, запахи, звуки, впечатления, как необыкновенную открывшуюся ей данность, не подвергая её анализу, не пропуская сквозь рамки внутренней цензуры в виде уже устоявшихся представлений, пониманий, сравнения и отношения к чему-либо.

Но «практическая пустота», указанная выше, и пустота действительная – состояния разные. Отдельные чёрточки (заметьте, какие буквы образуют корень этого слова), характерные особенности души, отличающие конкретного человека от других, и определяющие его индивидуальность, заложены в нём даже не от рождения, а от зачатия и не зависят, – чтобы не вдалбливали нам недавние классики и их фанатичные последователи, – от среды, места обитания и воспитания. Одни из них обусловлены групповой памятью рода, национальным менталитетом, переданы родителями. Но есть и такие, происхождение которых людьми не просматриваются. Эти характерные особенности души конкретного человека, тверды, как алмаз, поддаются (если поддаются) влиянию окружающего мира крайне неохотно и, вопреки утверждениям тех же сброшенных, подобно идолам, с пьедесталов классиков классового подхода, полностью никогда не искореняются. Откуда они берутся, для одних – тайна великая. Другие, к числу которых относятся и наши дальние предки, объясняют их кармой.

На противоположном от Евпатории берегу Крыма, опираясь одним краем на обрывающихся мысом Ильи восточную оконечность Крымских гор, а другой стороной сливаясь со степью Таврии и переходя в знаменитый Золотой пляж, вот уже более 25 веков уютно размещается Феодосия. Основали её всё те жи же столь предприимчивые в древности греками, родоначальники демократии и европейской цивилизации, а ныне – изгои Евросоюза. Именно сюда судьбе было угодно забросить Женю вследствие очередного перевода отца по службе. Богом данная, как переводится название города, стала для Жени уже четвертым по счёту местом жительства и второй душевной родиной – второй по последовательности и первой по значимости: душевной родиной периода взросления, формирования личности.

В Феодосии Жени довелось прожить следующие самые длинные и самые насыщенные событиями десять лет. Здесь сознание Жени уже окрепло настолько, что впоследствии он помнил жизнь не отрывочно, отдельными яркими кусками, но сплошной последовательностью дней, ночей, событий и перипетий. Помнил всё, что заслуживало или вынуждало оставить о себе прочную долгую память. Даже если и хотелось что-то забыть.

Поначалу он продолжал по-прежнему пребывать в своём уютном личном счастливом мире, обильно проращенном и доверху наполненным любовью матери и окружающих, светом, теплом и добром. Однако ему уже «стукнуло» полных шесть лет: интеллект и душа его уже достаточно созрели, чтобы продолжая еще оставаться под властью наива, уже начать строить собственное представление о мире и явственно проявлять, развивать и доносить до окружающих индивидуальные черты его личности. Одни из них – специфические исконные, изначально заложенные и своей совокупностью определяющие его индивидуальность, другие характерные для всех, большинства или многих людей, но находящиеся в зачаточном состоянии и явственно появившиеся в первую очередь в силу особых условий древнего южного города с его специфической аурой.

В Богомданной у Жени внезапно прорезался талант к пению. Он буквально на ходу, с первого-второго раза улавливал звучавшие по радио или проигрывателю мелодии, легко запоминал слова и чистым звонким голосом проникновенно пел, вкладывая в песню всю свою душу и никого не стесняясь (подобно матери, он был очень стеснительным).

Напоённый счастьем и безмерно гордясь Родиной, он чужими словами, словно от себя, выражал переполняющие его чувства:

«Широка-а страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и ре-е-к!

Я другой такой страны-ы не знаю,

Где так вольно дышит человек.…

Над страной весенний ветер ве-е-ет

С каждым днём все радостнее жить,

И никто на свете не умеет

Лучше нас смеяться и люби-и-ть!…»

Впрочем, Женя не заблуждался, он уже знал, что доставшегося ему от рождения великое счастье жить в благословенной, лучшей в мире стране были лишены прежние тяжело угнетаемые и истязаемые врагами поколения его народа. И добыто нынешнее всеобщее счастье в трудной борьбе за лучшую долю народа, мужеством и доблестью многих героев:

«По долинам и по-о взго-о-рьям

Шла дивизия впе-е-рёд,

Чтобы с бою взять Приморье —

Белой армии оплот…

Разгромили атама-а-нов,

Разогнали вое-е-евод

И на Тихом океане

Свой закончили поход».

Эта справедливая и победоносная борьба, к большому сожалению, отняла жизни многих героев, многие из которых были совсем молодые, почти его ровесники. И, искренне отдавая им дань благодарности, он со светлой печалью в сердце выпевал:

 «Там, вдали за-а рекой…

Сотня юных бойцов

Из будённовских войск

На разведку в поля поскакала…

Завязалась кровавая битва-а, И боец молодой

Вдруг поник головой —

Комсомольское сердце разбито-о…

Ты конёк вороной,

Передай, дорогой-ой,

Что я честно погиб за рабочи-и-х»…

Капли крови густой

Из груди молодо-ой

На зелёную траву сбегали-и-и».

И при этих словах на глазах Жени всегда непроизвольно наворачивались слёзы…

Но не все погибали. Другие нещадившие себя молодые герои оставались живы в кровопролитной борьбе. И, чувствуя себя одним из таких, будучи готовым, если надо, также бесстрашно вступить в жестокую битву за счастье народа, Женя обращался к миру:

«Орлёнок, орлёнок, взлети выше сердца

И степи с высот огляди-и.

Навеки умолкли весёлые хлопцы,

В живых я остался оди-и-н…

Орлёнок, орлёнок, идут эшелоны.

Победа борьбой решена-а.

У власти орлиной орлят миллионы,

И нами гордится страна».

Однако теперь первому в мире социалистическому государству угрожали не разгромленные белогвардейцы, подло цеплявшиеся за старую, полную эксплуатации, несправедливости и жестокости жизнь, и безжалостно сброшенные за это в океан и моря. Ныне на страну Советов злобно точили зубы кровожадные империалисты, мечтающие развязать новую мировую войну. Это вынуждало держать порох сухим и всемерно крепить мощь родной советской армии. Женя готовил себя к службе в ней и уже как бы ощущал себя в её славных рядах:

«Вьётся, вьётся знамя полковое,

Командиры впереди.

Солдаты в путь… в путь… в путь…

А для тебя родная-я, есть почта по-о-левая,

Прощай, труба зовёт…

Солдаты… в поход»

Но пока о не служил, но лишь чувствовал глубокую признательность к охраняющим его покой и поэтому пел:

«Шагает ночь к рассвету,

Труба зовёт в поход…

Когда поют солдаты,

Спокойно дети спя-я-т».

Ещё больше нравилась Жене «Песня о тревожной молодости» из кинофильма «По ту сторону». Она обобщала его чувства, отливала в простые будничные слова его пылкую любовь к Родине:

«Забота у нас простая,

Забота наша такая:

Жила бы страна родная —

И нету других забот»,

а затем внезапно, без всяких переходов заставляла щемить сердце высокой романтикой:

«И сне-е-г, и-и вете-ер, — вдохновенно забирался ввысь и долго тянул Женя, —

И звёзд ночной полё-ёт,

Меня-я моё сердце

В тревожную даль зовёт».

Впрочем, чтобы чем-то помочь Родине, нужно было сначала вырасти, выучиться, и Женя особенно энергично повторял начало и конец каждого куплета известной детской песни:

«Орлята учатся летать…

Орлята учатся летать».

Гораздо меньше нравился ему и был даже несколько непонятен припев:

«Не просто спорить с высотой, ещё труднее быть непримиримым…

Но жизнь не зря зовут борьбой

И рано нам трубить отбой! Бой! Бой!»

«С кем бой? — недоумевал уже семилетний Женя. — Почему надо быть непримиримым? С кем?.. Ведь в нашей стране кругом — одни только прекрасные добрые люди…» И он с удовольствием — широко и плавно, как широко ласковое и совсем не чёрное Чёрное море, — пел о таких прекрасных людях:

«Если радость на всех одна-а,

На всех и беда одна-а.

Море встаёт за волной волна-а,

А за спиной спина-а.

Здесь у самой кромки бортов, друга прикроет друг.

Друг всегда уступить готов Место в шлюпке и кру-у-г».

Воспевал Женя и доброту, и неисчерпаемую щедрость жизни, дарящую миру счастье:

«Вот уж о-о-кна зажгли-и-сь,

Я шагаю с работы устало.

Я лю-ю-блю тебя жизнь и хочу, чтобы лучше ты стала!…

Так лику-у-й и верши-и-сь

В чудных звуках весеннего гимна,

Я лю-ю-блю тебя жизнь и надеюсь, что это взаимно!».

В отношении последнего Женя, в отличие певца на быстро крутящейся шипящей пластинке[1], ничуть не сомневался — он не надеялся, но твёрдо знал, что это взаимно. Как и то, что его, их — пока ещё маленьких детей — жизнь будет намного более счастливой и полной головокружительной романтики дальних космических путешествий, бесчисленных открытий новых неведомых ныне загадочных миров. И он уже мысленно примерял на себе блестящий скафандр и круглый прозрачный шлем:

«Заправлены в планшеты

Космические карты,

И штурман уточняет

В последний раз маршрут.

Давайте-ка, ребята,

Закурим перед стартом,

У нас ещё в запасе четырнадцать минут».

И отнюдь не чужими, но словно его собственными словами, уверенно смотрел в светлое будущее:

«Я верю, друзья,

Караваны ракет

Помчат нас вперед

От звезды до звезды.

На пыльных тропинках

Далёких планет

Останутся наши следы-ы».

Было в репертуаре Жени и немного лирики:

«Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходи-и-ла на берег Катюша,

На высокий берег, на крутой.

Выходила, песню заводила

Про степного сизого орла,

Про тог-о-о, которого любила,

про того, чьи письма берегла».

Разумеется, Женя догадывался, что Катюша хранит письма вовсе не сизого орла, а бойца «на дальнем пограничье», но такая любовь была ему не понятна, странна и казалось неестественной. И он пел про то, что стоило настоящей глубокой благодарной любви:

«Солнечный круг,

Небо вокруг —

Это рисунок мальчишки.

Нарисовал на листке

И написал в уголке:

Пусть всегда будет солнце!

Пусть всегда будет небо!

Пусть всегда будет мама!

Пусть всегда буду я!»

— Настоящий Робертино Лоретти! — восторгался сосед, живущий в их новом дворе сразу за огромной трехствольной шелковицей. Плоды её были огромнейшие — величиной с большой палец взрослого: шелковицы такого размера Женя никогда не встречал ни ранее, ни позже. А Вениамин Аронович – маленький, седой и старенький: почти уже пенсионер. Жена – русская, а детей не было. Работал на сувенирной фабрике и по праздникам регулярно дарил семье маленького «Лоретти» образцы ее продукции – гипсовые статуэтки.

— И голос — как ручеек, и слух прекрасный!.. Почему вы не отдаёте его в музыкальную школу?

— Маленький еще: отводи его, забирай, — не разделяла восторгов нового соседа мать.

— Да, мы с женой будем его водить.

— Пусть подрастёт немного. Успеется ещё.

Но не успелось. Впрочем, об этом еще успеется.

Здесь во дворе новой квартиры семьи Репниных — одной комнаты без удобств в бессистемно и несуразно над- и пристроенном татарском доме между Клубом порта и Табачной фабрикой был обязательный для подобных советских дворов стол. Грубо сколоченный, он располагался на безопасном отдалении от высокой и широко раскинувшей свои ветви шелковицы и был вкопан в землю одной толстой центральной ножкой, в роли которой выступал её более или менее ровный и соответствующе отпиленный ствол. Выбор безопасного места был важен потому, что спелых плодов на шелковице было несметное количество, все собирать их было просто невозможно, особенно находившихся на конце высоких ветвей, а на третий почти вертикальный ствол лазил вообще один только самый старший – шестнадцатилетний мальчик, брат ровесницы жени Марины Шнейдер. И спелые сочные плоды регулярно пикировали вниз, отчего крупные неровно обработанные, но отполированные временем камни, которыми была выложена часть двора, прилегающая к их дому была густо окрашены темно-красно-фиолетовыми пятнами. Такие же пятна оставались, попади они на находящихся внизу, и на одежде. Отстирать же их было невозможно ни каким мылом или растворителем. Существовало лишь одно народное средство – немедленно усердно потереть пятно зеленым плодом той же шелковицы, а только потом смыть.

Этот стол стал местом рождения известности Жени, как будущего математика, еще до того, как он пошёл в школу. По вечерам теплого сезона, то есть едва ли не весь год, за эти столом, как и в тысячах и десятках тысяч других советских дворов, мужчины любили задорно и весело «забивать козла» — играть в домино. С прибаутками, со стуком со всего размаха костями о стол, с бурным обсуждением партнеров после очередной сыгранной партии «на что надо было играть», что «выставлять», а что «придерживать», с волнующим взаимным подсчётом очков в тех экстремальных случаях, когда с непременным вселенским шумом вбивания стола в землю, громогласно объявлялась: «Рыба!» И здесь приходил черед лишь изредка (когда не хватало взрослых) допускаемого к игре мальца Жени, едва возвышающегося над столом коротко стриженой головой с большими оттопыренными ушами. Ибо как-то неожиданно выяснилось, что он считает, сколько, у кого осталось очков на камнях быстрее всех — почти моментально — и поэтому эту довольно утомительную иногда процедуру (когда костей на руках оставалось много, и они были крупные) взрослые охотно доверяли ему: знали, что он не ошибется и не обманет.

Читать же Женя научился еще до того, в Евпатории. Получилось это у него само собой, в буквальном смысле слова походя. Радушно встречая летом  беспрерывно сменяющих друг друга гостящих у них близких и дальних родственников мать регулярно ходила по магазинам и на базар за фруктами и частенько брала с собой совсем еще маленького сына.  Они шли по улице с расположенной посередине трамвайной линии мимо витрин магазинов и висящими над дверьми вывесками с какими-то странными и заинтересовавшими Женю большими и жирными круглыми и ломаными знаками.

– Что это? – как-то спросил он, указывая на знаки?

– Буквы, пошли быстрее, – сильнее потянула мать чуть отставшего и оттягивающего ее руку сына.

– Что такое буквы?

– Знаки, обозначающие звуки, которыми мы говорим?

– Да? – сильно удивился и заинтересовался Женя. – А что обозначает тот сплюснутый бублик? – указал он на знак, встречающийся на многих вывесках.

– «О». Слышишь звук «о»?

– Слышу. Ишь ты, «о», – с любопытством рассматривал Женя молчащий, но способный говорить знак в виде сплюснутого бублика.

Так, временами спрашивая о значении наиболее заинтересовавших его знаках, и постепенно запоминая их, он в одну из прогулок на базар, увидел, что может прочитать всю вывеску:

– М-м… о…л-л… о… к-к…о. Мол-о-ко… Молоко, да, ма?!

– Да, не отставай – опоздаем, гости вернутся с пляжа.

Чтобы прочитать следующую  вывеску, в которой также  через раз чередовался сплюснутый бублик «о», Женя специально спросил, что обозначает первый знак (остальные он уже знал по другим вывескам) и услышав, также по буквам, но уже гораздо быстрее прочитал:

– З-зо…л-ло…т.о. Золото?

Дальше дела пошли совсем быстро и в Феодосии, еще не пойдя  в школу, он уже чи­тал, точнее,  с немалым напряжением просматривал, пытаясь найти интересную себе тему, «Известия Сове­тов депутатов трудящихся» – любимую газету дяди по матери, сталевара, начальника цеха спецсталей ЧМЗ. Чёрные юмористы расшифровывали эту аб­бревиатуру (и далеко не без оснований) как «чумазый (-ые)», на самом же деле она обозначала (и пока ещё, насколько мне известно, обозна­чает) ничто иное, как «Челябинский металлургический завод». Маленького роста и доб­рый, как и его сестра, большой любитель игры в шахматы, пива и хоро­ших сухих вин дядя Боря, хорошо зарабатывая, каждый год ездил отды­хать с семьей на море. Как правило, сначала на Кавказ, в Сочи, и только потом – к сестре в Крым. Газету же «Известия» он нетрадиционно и даже не вполне сознательно (если не сказать больше) для члена партии, каким   ему надлежало быть по его положению, предпочитал главной газете страны – партийной «Правде». Это предпочтение автомати­чески перенял у него и Женя. И со временем убедился, что вовсе не зря. «Известия» отличались какой-то отличной от «Правды» солидностью, обстоятельностью и чуть большей, насколько это было возможно в ус­ловиях полного контроля КПСС над всеми сферами жизни, информативностью и объективностью.

Геннадий Благодарный

© 2015, Геннадий Благодарный. Все права защищены. Использование в СМИ разрешается только с согласия автора.